Посёлок растянулся,
Словно пытали на дыбе,
Улицей своею
Почти что единственной
На самом глухом,
Диковатом отшибе,
У леса,
У чащи широколиственной.
Частная собственность
Переживает расцвет:
Участки без жалости
Вгрызаются в землю,
О которой
столько нелёгких лет
Мечтали люди,
Целые семьи.
Дома одни покосились,
Сколиозно горбятся,
Глядят глазенками окон
В ночную тишь.
Другие богаче,
Их крыши колятся
Шипами черепицы.
- Что ты, пёс, говоришь?
А пёс только воет
На лунный диск.
Что ему до луны,
Эдакой-то собаке?
Зачем записывать
Этот тяжёлый дисс?
Растает луна -
Потонем во мраке.
А пока луна тает,
Топится баня,
Огонь грызет
Золотыми зубами дрова.
На столе огурцы,
Как у Палыча,
"Дядя Ваня".
Кукушка в часах
Едва ли жива.
Докуковались,
Чего не легче.
Куда-то маяк
Не туда нас завел,
И теперь ожидай,
Когда вцепится в печень
Посланный Зевсом
Церозный орел.
Пар лохматится,
Вьется,
Крутит седые кудри
И лижет доски,
Язык свой занозя.
В кипятке плещется
Пакетик "Принцессы Нури",
Рубашка повешена
На большие ро́жища ло́ся.
Этим вечером
Колеса маршрутки
В грязи не харкали,
И никто не приехал.
Что же, сидеть одному...
Парилка, дошла?
Хорошо ли?
Жарко ли?
Нормально, сойдёт.
Заделаем по уму.
Душно до черта.
Симуляция парникового катаклизма.
Только так можно
Из себя выдавить
Щелочь и ртуть.
А финал этого
Упарительного мазохизма -
Под стольником
Воду в камни ещё плеснуть.
И в тумане банном,
Ты уже свое забываешь
Имя-отчество,
Безличностной,
Потной глыбой
Идёшь до душа,
И в таких условиях,
Конечно,
Одиночество
Не так сильно давит тебя,
Едва ли душит.
И под плетью струй,
Смывая выдавленный гной,
Едва ли можно удержаться
От рефлексии постироничной.
Вода бьётся об плитку,
А об стенки черепа
Бьётся рой
Мыслей, типа:
"Можно ли считать суицидом
Лишение себя жизни личной?"
Снаружи пёс
Опять завыл неистово,
Когда тьма неба
Звёзды засосала.
Сквозняк предбанника,
Газету перелистывай
И сонных мух весны
Сгоняй с кусочка сала.
А в старом,
Дряхлом банном телевизоре
Вещает кандидат о том,
Что он хороший;
"Россия К" бормочет песни Визбора;
Ножи вам телемагазин
Дает за гро́ши.
Но вот, пока,
Забыв о боли в сердце,
Вы смотрите на этот мрак,
Готовясь снова париться,
Чуть приоткрылася
В парилку дверца
И тихо входит,
Загорелей тайца,
Весь черный,
Грязью пахнущий
И тиною,
Полуживой
Гниющий человек.
Он улыбается
Улыбкой лошадиною
И смотрит сонно
Из-под склизких век.
Страшнее же всего,
Что в этой груде плоти,
Пролезшей через узкий
Банный слив
Едва-едва невольно узнаете
Вы самого себя.
Точней, свой негатив.
Токсины, кислота,
Дурные мысли,
Гной, алкоголь -
Все то, что в бане выпаренно,
Собралось в кучу.
Те отходы кисли,
И вдруг явились.
Ты кричишь:
"Изыди!", - но
Чего кричать,
Когда перед тобою
Ты сам, в своей прехудшей ипостаси.
И вот вы жмёте мрачно
Руки, стоя,
И вот уже за стол.
"Принцесса" заждалася.
Гость говорит так мрачно -
Невозможно.
Гнусавит,
Как перед покойником монах
И клонится к тебе.
За плечи осторожно
Берёт,
И вдруг как вцепится,
И как потащит в мрак.
Окутает всего тебя
Его тугая тина,
А ты, по сути,
Все равно без воли к жизни
Не дашь отпор.
Сольешься во едино.
Вернутся, сосланные
Ранее в мир нижний
Распады и расстройства,
В сердце холод.
Что утекало, то явилось.
Стали вы, чем были.
Весь мир теперь
Опять как бы распорот,
И кажется, что в трубы тебя смыли.
Возненавидевши взаправду бытиё,
Ты перешарил хлам
Всех верхних полок
И смог-таки достать
То самое ружье,
Что Чехов оставлял.
И вышел с ним в посёлок.
-
Ну кто,если не он.
